Издательство «Советский писатель», М., 1989, 481 (+ 32 — стихи Живаго) стр.

Очень тяжко шла эта книга. На самом деле начал я читать еще в декабре, потом бросил на месте, где началось описание взрослой жизни самого Живаго, но с утвердившимся желанием закончить. Сложность в том, что это в равной степени художественное произведение — серьезный роман, и подробное историческое свидетельство. Впрочем, почти без дат, без имен — просто это жизнь человека времени первой мировой, потом революции и гражданской войны. Со всеми подробностями. Со всеми проблемами. Непростая жизнь очень непростого человека. Эпилог и несколько часов постепенной укладки в голове впечатлений оставляют отчетливое ощущение той громады всего, что осталось после человека. Ощущение почти преклонения перед наследием человека, с которым жил почти две недели, который был показан во всей общей для нас простоте, в нужде, в любви, в работе, в помешательстве, в плену и на свободе, в юности и при смерти, в пути и в вечном покое. Чем дальше я читал, тем выше поднималась общая оценка, тем яснее становились причины запрета книги во времена написания. Обрывочно все еще...
Красивый, во всей красе русский язык. С легким, приятным оттенком устарелости выражений и слов.
Моросил бисерный дождь, такой воздушный, что казалось, он не достигал земли и дымкой водяной пыли расплывался в воздухе. Но это была видимость. Его теплых, ручьями растекавшихся вод было достаточно, чтобы смыть дочиста снег с земли, которая теперь вся чернела, лоснясь, как от пота.
Книжка поражает целостностью замысла, тем, как зацеплены и переплетены судьбы людей и, в частности, персонажей романа, в подтверждение завязшей в зубах формулы «мир тесен». Учитель, сбежавший от семейных неурядиц на фронт и, мнимо убитый, становится известнейшим красным командиром; приходит в деревню, где, отправив в неизвестность его жену с дочкой, живет один во всей деревне Живаго, чтобы застрелиться на крыльце. Доктор на половине пешей дороги в Москву встречает единственный раз виденного, по ошибке взятого в рабочие отряды мальчонку и с ним продолжает путь. Антипова случайно появляется в Москве в дни смерти доктора, и не просто в Москве, а в доме, где по стечению обстоятельств лежит покойный. Который десятки лет назад обратил внимание на свечу, горевшую за окном, за которым была она. Выживший после расстрела малец-недопартизан ложно доносит на беспартийного красного командира. Именно это и потрясает — стечение обстоятельств, вся книжка — одно большое стечение обстоятельств, мозаика, умело сложенная мастером в великолепную картину.
Тогда пришла неправда на русскую землю. Главной бедой, корнем будущего зла была утрата веры в цену собственного мнения. Вообразили, что время, когда следовали внушениям нравственного чутья, миновало, что теперь надо петь с общего голоса и жить чужими, всем навязанными представлениями. Стало расти владычество фразы, сначала монархической — потом революционной.
Живаго до конца оставался при своем прочном, устойчивом мнении, в своем уме и при своих убеждениях, не антисоветских, но и не достаточно подвергнутых перековке под новый порядок. И как этот хаос, творящийся в стране из книжки резонирует с творящимся сейчас! Нет, не в стране, в головах.
От огромного большинства из нас требуют постоянного, в систему возведенного криводушия.
Не устарело.
Итого: Сильно и сложно. Любителям непростой литературы. Продеритесь сквозь незначимое, лишь намечающее связи начало и проживите немного жизнью, которую помнят единицы. Отличный язык, частые возможности задуматься и редкие, милые — улыбнуться.
Я не люблю сочинений, посвященных целиком философии. По-моему, философия должна быть скупою приправой к искусству и жизни. Заниматься ею одною так же странно, как есть один хрен.
Перечитывать, возможно, возьмусь, лишь когда смогу сказать про себя-сегодняшнего «был совсем маленький и глупый». Это привычная для меня дележка на периоды :) И это будет значить, что я смогу вынести из книжки что-то другое и совсем новое относительно предыдущего прочтения. Я надеюсь :)
Короче, настоящая, ценнейшая классика. Про любовь.
Лучшие эпизоды: Выстрел Лары в Комаровского. Жизнь Лары и Живаго в Юрятине и, особенно, Варыкино.
/Вообще, Лариса Федорова там — второй, столь же главный герой/
И, немножко отдельно — стихи, авторства как бы Живаго. Единственная вещь, про которую мне показалось, что это очень поздно вплетенная ниточка. Но красиво вплетенная. И, что приятно и забавно, я помню некоторые из них с детства, а именно «На Страстной» и «Рождественская звезда». И вот вам еще, самое маленькое:

        Хмель
Под ракитой, обвитой плющом,
От ненастья мы ищем защиты.
Наши плечи покрыты плащом,
Вкруг тебя мои руки обвиты.
Я ошибся. Кусты этих чащ
Не плющом перевиты, а хмелем.
Ну так лучше давай этот плащ
В ширину под собою расстелим.