Издательство АСТ; Издательство «Фолио», Харьков, 2001, 363 стр. (малый формат)

Общая оценка: не могу выставить. 7 за первые ¾ и 10 за последнюю четверть.

Чума. Это чума. Возможно, таково было мое сегодняшнее настроение, но я был более чем впечатлен последней частью книги. Достаточно сказать, что на первых признаках окончания Чумы у меня, ехавшего в метро, выступили в глазах слезы... Ладно, по порядку. Первая часть, точнее, согласно внутреннему делению, где-то три с половиной первых части — это хорошо, глубоко проработанное, интересное описание жизни обыкновенного небольшого городка на берегу моря. Который был застигнут врасплох жуткой болезнью, потому что погряз в собственной обыденности... Как в течение полугода развития эпидемии в изолированном (город закрывают) сообществе меняются настроения, общие и отдельных личностей, как люди привыкают и к чему они привыкают, здорово, красиво, интересно описано. Но, в общем-то, как кажется, без оттенка гениальности. Хотя цитировать хочется страницами уже тогда. Вы уж извиняйте, но я это и сделаю. Это даст отличное представление и о языке, и об общей атмосфере книги.

И наконец, если остановиться именно на влюбленных, на самой примечательной категории изгнанников, о которых рассказчик может, пожалуй, говорить с наибольшим основанием, их терзала еще и иная тоска, где важное место занимали угрызения. В теперешнем нашем положении они имели полную возможность увидеть свои чувства взглядом, равно объективным и лихорадочным. И чаще всего в этих случаях их собственные слабости выступали тогда перед ними во всей своей наготе, и в первую очередь потому, что они относили за счет собственных недостатков невозможность с предельной точностью представить себе дела и дни своих любимых. Они скорбели оттого, что не знают, чем заполнено их время, они корили себя за легкомыслие, за то, что прежде не удосуживались справиться об этом, и притворялись, будто не понимают, что для любящего знать в подробностях, что делает любимое существо, есть источник величайшей радости. И таким образом им уже было легче вернуться к истокам своей любви и шаг за шагом обследовать все ее несовершенство. В обычное время мы все, сознавая это или нет, понимаем, что существует любовь, для которой нет пределов, и тем не менее соглашаемся, и даже довольно спокойно, что наша-то любовь, в сущности, так себе, второго сорта. Но память человека требовательнее. И в силу железной логики несчастье, пришедшее к нам извне и обрушившееся на весь город, принесло нам не только незаслуженные мучения, на что еще можно было бы понегодовать. Оно принуждало нас также терзать самих себя и тем самым, не протестуя, принять боль. Это был один из способов, которым эпидемия отвлекала внимание от себя и путала все карты.

До поры до времени чтение идет спокойно, текст лишь изредка блистает мастерcкими метафорами и изобилует философскими размышлениями. В общем, как сказала мама моя, Камю на основной дороге, магистрали европейской литературы середины века. В основном, роман течет себе и течет, втягивая читателя, лишь иногда отдельные мысли вызывают желание заложить страничку и запомнить. Как и любые другие, они растягиваются на страничку-другую иногда :)

Но рассказчик скорее склонен поддаться искушению иного порядка, он считает, что, придавая непомерно огромное значение добрым поступкам, мы в конце концов возносим косвенную, но неумеренную хвалу самому злу. Ибо в таком случае легко предположить, что добрые поступки имеют цену лишь потому, что они явление редкое, а злоба и равнодушие куда более распространенные двигатели людских поступков. Вот этой-то точки зрения рассказчик ничуть не разделяет. Зло, существующее в мире, почти всегда результат невежества, и любая добрая воля может причинить столько же ущерба, что и злая, если только эта добрая воля недостаточно просвещена. Люди — они скорее хорошие, чем плохие, и, в сущности, не в этом дело. Но они в той или иной степени пребывают в неведении, и это-то зовется добродетелью или пороком, причем самым страшным пороком является неведение, считающее, что ему все ведомо, и разрешающее себе посему убивать. Душа убийцы слепа, и не существует ни подлинной доброты, ни самой прекрасной любви без абсолютной ясности видения.

Прорисовка персонажей хороша и создает осмысленный образ, за исключением, как ни странно, образа самого рассказчика. Зато друг его Тарру обрел в моей голове более чем четкую картинку. Имя и первичное описание персонажа ясно проассоциировались у меня с персонажем одной небезызвестной компьютерной игры, с неким тауреном. Это не человек, это что-то с мордой вроде как быка, но на двух лапах, с кольцом в носу. Тарру и таурен мощные, сильные, внушающие уважение существа, которых вроде как объединяет еще и мудрость жизненная. Короче, на всем протяжении романа при слове Тарру видел я картинку, как справа (примерно). А веду я к тому, что впечатление это (уважения, в частности) не оставляло меня всю книгу не зря. Именно с исповеди Тарру доктору Риэ и последующего эпизода началась та часть книги, которая 10/10. Сначала идет этот самый рассказ о жизни и основополагающих ее концепциях, а потом, вскоре, эпидемия начинает сходить. И только тут понимаешь, до чего взяла и пробралась к тебе самому вглубь эта зараза. Отпускает, как будто все это время ты был там, с ними. Представляете, появляется пара крыс, а ты — ты плачешь от радости. Ух. Как осознаешь, насколько ценил что-то только когда это потеряешь, так же Камю удалось незаметно поселить чуму внутрь и замечаешь ты это только когда она уходит.
Итого: рекомендовал бы всем, кому не претит идея думать и впечатляться. Здорово. Никогда не знаешь, кого еще унесет зараза и в итоге уносит тебя. И ты больше не хочешь быть зачумленным. Может и сломать, наверное. Поглядим. Перечитывать: обязательно.
Лучший эпизод. Хм, да там вся книга один большой эпизод. Можно помянуть, скажем, не уехавшего Рамбера. И купание. И много еще...